python_regius | блаженны чистые сердцем (Reply)

clear_text

ЭВОЛЬВЕНТА

Мы все просто ахнули, когда она пришла к нам работать. Я тоже ахнул, в числе прочих. Она была великолепна: умна, образована, профессиональна. Она была красива: стройна, соразмерна, ухожена. Она была отлично одета – стильно, модно, неброско. Она превосходно держалась: достойно, сдержанно, доброжелательно.

Да, именно. Сдержанно-доброжелательно, и не более того.

У меня никак не получалось с ней подружиться. Даже просто завести человеческий разговор. Как это бывает: начинаешь говорить о работе, потом беседа перетекает на общие вопросы, в смысле общеинтересные. Разговор как бы выходит из офиса на улицу, а там люди, машины, вывески разные. Кафе и рестораны в том числе. Отчего бы нам не выпить кофе?

Но нет! На вопросы она отвечала строго по существу. Нужны сырые данные? Пожалуйста, вот, вот и вот. Обзор? Через час я пришлю файл. Мое экспертное мнение? Следует ожидать значимого снижения интереса к данному сегменту информационного потока…

Тьфу! На все попытки соскользнуть с темы она замолкала и начинала постукивать пальцами по столу. У нее были крупные худые руки, с отточенными ногтями, со старинными тусклыми перстнями. Она ждала, когда я закончу болтать. Она хотела говорить о деле.

Я не сдавался. Я вытаскивал ее на философское осмысление процессов, идущих в информационном поле. Ого! Она давала мне сто очков вперед. Она рассуждала об интертексте и смерти автора, цитировала Фуко и делала правильное ударение в слове дискурс. Юлию Кристеву называла Жюли. А однажды сказала, что читательские экспектации в поле аттитюдов распределяются по эвольвенте. Я залез в словарь, узнать, что это такое. Но так и не понял, почему именно по эвольвенте, а не по эволюте, к примеру…

Но все-таки, в ходе обсуждения разных дисперсий и дистрибуций, я сумел пригласить ее в кафе. Наверное, она сочла меня достойным собеседником. Кафе было весьма приличным, малолюдным и изящным. Мы ели изысканные сладости. Мы пили коньяк, налитый на донышко огромных бокалов. Она почему-то молчала и много курила. Вдруг я услышал – седьмым чувством ощутил – легкий весенний хруст. И тонкий звон капели. Льдинка в ее душе разломилась и растаяла.

Я осторожно поднял глаза. Ее прекрасная рука лежала на столе. Я подвинул к ней свою руку. Полмиллиметра осталось. Электрическая дрожь грядущего прикосновения. Не в силах более томиться, я взял ее за руку. Она сплела свои пальцы с моими, и, улыбаясь открыто и доверчиво, сказала:

- Конкретно сидим!