Жорж Сорель «Размышления о насилии»

[python_regius]

Она находится в точке пересечения трёх понятий, первое из которых принадлежит к коллективной психологии и зачастую считается наиболее оригинальным интеллектуальным вкладом Сореля — это понятие мифа, понимаемого не как вымысел, расходящийся с реальностью, а, наоборот, как мобилизующее коллективное представление. Второе понятие связано, прежде всего, с социологией — это насилие, а точнее, роль насилия в межклассовых отношениях и в историческом развитии. Наконец, третье позаимствовано из событий сорелевского времени — это идея всеобщей стачки как найденной после долгих поисков формы народной и антиавторитарной революции.

Сорель был одержим страхом того, что после революции давление буржуазного государства немедленно сменится давлением государства социалистического. Отсюда поиски такой революционной модальности, которая позволила бы избежать централизации власти в руках одной партии. Фернан Пеллутье как раз усматривал во всеобщей стачке, как в пассивной революции, «революцию везде и нигде» — в отличие от тактических маневров некоего центрального комитета. Точно так же и Сорель, сравнивая всеобщую стачку с освободительными войнами, видит в ней наиболее яркое проявление индивидуалистического духа в восставших массах. Здесь отчетливо видно его недоверие к диалектике слепых масс и манипулирующих ими революционеров — диалектике, которая станет проклятьем XX века.

Задолго до большевистской революции 1917 года люди, мыслившие подобно Сорелю, предугадали все её извращения.

"Оптимист в политике — человек непостоянный и даже опасный, так как он не отдаёт себе отчёта в масштабе трудностей, с которыми сопряжены его замыслы. Ему кажется, что эти замыслы обладают собственной силой, легко и естественно приводящей к их воплощению, поскольку они, по его мнению, направлены на то, чтобы увеличить число счастливых.

Часто ему кажется, что мелких реформ политического устройства и, прежде всего, изменений в составе правительства будет достаточно, чтобы направить общественное движение на смягчение тех ужасов, которые современный мир представляет на суд чувствительных душ. Стоит друзьям оптимиста прийти к власти, как он объявляет, что всё должно идти своим чередом, что следует не торопиться и довольствоваться тем, что подсказывает им добрая воля; его удовлетворение диктуется ему не всегда одной лишь корыстью, как полагают многие, — вместе с корыстью в нем говорят себялюбие и иллюзии, порожденные пошлой философией. Оптимист с замечательной лёгкостью переходит от революционного гнева к самому комичному социальному пацифизму.

Если оптимист обладает пылким темпераментом и, на беду, оказывается наделён большой властью, позволяющей ему воплощать в жизнь придуманный им идеал, то он может привести свою страну к страшнейшим катастрофам. Он скоро признает, что общественные преобразования не происходят с той легкостью, на какую он рассчитывал, в своих неудачах он винит современников, вместо того чтобы объяснить ход вещей исторической необходимостью, и хочет уничтожить людей, чья злая воля кажется ему опасной для всеобщего счастья. Во время Террора больше всех крови проливали те, которые больше других стремились осчастливить себе подобных золотым веком, о котором они грезили, и больше других сочувствовали человеческим бедам, — чем больше эти чувствительные оптимисты и идеалисты жаждали всеобщего счастья, тем более безжалостно они действовали."