Сэр Томас Уайетт (1503-1542)
Отречение от любви
Ошибся я, когда терпел без стона Прощай Любовь! Волнуй сердца младые, И с этих пор, хоть жизнь моя прошла, |  "Венера и Амур", Рим, Галерея Боргезе |
 |
Сэр Томас Уайетт (1503-1542)
Отречение от любви
Ошибся я, когда терпел без стона Прощай Любовь! Волнуй сердца младые, И с этих пор, хоть жизнь моя прошла, |  "Венера и Амур", Рим, Галерея Боргезе |
 |
Jacopo da Lentini (1210–1260)
Якопо да Лентини – поэт Сицилийской школы, возникшей при дворе короля Фридриха Второго и сочетавшей в себе достижения провансальской, арабской и византийской культурных традиций. Вероятно, изобретатель сонета; нотариус при дворе Фридриха с 1233 по 1240 гг.
B переводе Яны Токаревой:
* * *
Сапфиры, изумруды и алмазы
и прочие земные самоцветы:
карбункул, аметист, отрадный глазу,
гелиотроп, восьмое чудо света,
рубины, гиацинты и топазы –
прекрасны, вне сомненья, но при этом
их блеск изысканный померкнет сразу
в сравненье с милой донной, мной воспетой.
Она сияньем со звездою схожа,
премногой добродетелью гордится,
а улыбнется – станет столь пригожа,
что роза красотой ее затмится!
Весельем жизнь ее наполни, Боже,
и славу тем умножь ее сторицей!
Jacopo da Lentini (1210–1260)
Якопо да Лентини – поэт Сицилийской школы, возникшей при дворе короля Фридриха Второго и сочетавшей в себе достижения провансальской, арабской и византийской культурных традиций. Вероятно, изобретатель сонета; нотариус при дворе Фридриха с 1233 по 1240 гг.
B переводе Яны Токаревой:
* * *
Сапфиры, изумруды и алмазы
и прочие земные самоцветы:
карбункул, аметист, отрадный глазу,
гелиотроп, восьмое чудо света,
рубины, гиацинты и топазы –
прекрасны, вне сомненья, но при этом
их блеск изысканный померкнет сразу
в сравненье с милой донной, мной воспетой.
Она сияньем со звездою схожа,
премногой добродетелью гордится,
а улыбнется – станет столь пригожа,
что роза красотой ее затмится!
Весельем жизнь ее наполни, Боже,
и славу тем умножь ее сторицей!
Что связывает «Сонеты» с пирамидой Хеопса?
Английский филолог профессор А.Фаулер предположил, что Шекспир создал сонеты как некий монумент. Эта концепция находит отражение в самих сонетах:
«Надгробий мрамор и литую медь
Переживет сонет могучий мой».
«Я памятник тебе в стихах воздвиг».
«Мой стих тебе – мой вечный мавзолей –
Прочней гробниц тиранов всех мастей».
Какой же может быть форма этого памятника? Автор указывает на это в сонете 123:
«Все пирамиды дней лишь хлам былого».
Итак, автор намекает на связь сонетов с пирамидой. Как же можно обнаружить эту связь? Фаулер нашел подсказку в сонете 136:
«Among a number one is reckon'd none».
(«Среди чисел единица считается нулем»).
Итак, один из сонетов можно убрать, уменьшив тем самым их число на единицу. Фаулер так и поступил, и это привело его к ряду поразительных открытий. ( Read more... )
Что связывает «Сонеты» с пирамидой Хеопса?
Английский филолог профессор А.Фаулер предположил, что Шекспир создал сонеты как некий монумент. Эта концепция находит отражение в самих сонетах:
«Надгробий мрамор и литую медь
Переживет сонет могучий мой».
«Я памятник тебе в стихах воздвиг».
«Мой стих тебе – мой вечный мавзолей –
Прочней гробниц тиранов всех мастей».
Какой же может быть форма этого памятника? Автор указывает на это в сонете 123:
«Все пирамиды дней лишь хлам былого».
Итак, автор намекает на связь сонетов с пирамидой. Как же можно обнаружить эту связь? Фаулер нашел подсказку в сонете 136:
«Among a number one is reckon'd none».
(«Среди чисел единица считается нулем»).
Итак, один из сонетов можно убрать, уменьшив тем самым их число на единицу. Фаулер так и поступил, и это привело его к ряду поразительных открытий. ( Read more... )
Luis de Góngora y Argote (1561–1627)
О скрытной быстротечности жизни
Не столь поспешно острая стрела
Стремится в цель угаданную впиться
И в онемевшем цирке колесница
Венок витков стремительных сплела,
Чем быстрая и вкрадчивая мгла
Наш возраст тратит. Впору усомниться,
Но вереница солнц - как вереница
Комет, таинственных предвестниц зла.
Закрыть глаза - забыть о Карфагене?
Зачем таиться Лицию в тени,
В объятьях лжи бежать слепой невзгоды?
Тебя накажет каждое мгновенье:
Мгновенье, что подтачивает дни,
Дни, что незримо поглощают годы. (Пер. П. Грушко)
Luis de Góngora y Argote (1561–1627)
О скрытной быстротечности жизни
Не столь поспешно острая стрела
Стремится в цель угаданную впиться
И в онемевшем цирке колесница
Венок витков стремительных сплела,
Чем быстрая и вкрадчивая мгла
Наш возраст тратит. Впору усомниться,
Но вереница солнц - как вереница
Комет, таинственных предвестниц зла.
Закрыть глаза - забыть о Карфагене?
Зачем таиться Лицию в тени,
В объятьях лжи бежать слепой невзгоды?
Тебя накажет каждое мгновенье:
Мгновенье, что подтачивает дни,
Дни, что незримо поглощают годы. (Пер. П. Грушко)
Luís de Camões (1524—1580) | Сонет
Любовь казалась сладкой мне когда-то;
В плену надежд несбыточных и грез,
Не видя притаившихся угроз,
Душа цвела, желаньями объята.
Все фальшь и ложь, чему я верил свято!
Надежды пролились ручьями слез!
К вершинам счастья Рок меня вознес,
Но тем скорей и горестней расплата.
Кто высших благ и радостей достиг,
Неисцелимой скорби предается,
Когда судьба ему изменит вмиг;
Но как бы ни был яростен и дик
Ее удар, спокойным остается,
Кто видел мир и ко всему привык.
Перевод В. Резниченко
Luís de Camões (1524—1580) | Сонет
Любовь казалась сладкой мне когда-то;
В плену надежд несбыточных и грез,
Не видя притаившихся угроз,
Душа цвела, желаньями объята.
Все фальшь и ложь, чему я верил свято!
Надежды пролились ручьями слез!
К вершинам счастья Рок меня вознес,
Но тем скорей и горестней расплата.
Кто высших благ и радостей достиг,
Неисцелимой скорби предается,
Когда судьба ему изменит вмиг;
Но как бы ни был яростен и дик
Ее удар, спокойным остается,
Кто видел мир и ко всему привык.
Перевод В. Резниченко
И. Эренбург. ИОАXИМ ДЮ БЕЛЛЕ (1522—1560)
На полках библиотек стоят книги; они пронумерованы, изучены. В музеях висят картины; из одного века переходишь в другой, меняются манера письма, сюжеты, школы. В одной зале много посетителей, в другой мало. Заглянув в книги прошлого столетия, узнаешь, что пустые залы прежде были наполнены восхищенными знатоками, а те, что теперь привлекают к себе посетителей, пустовали. Есть старые книги, которые снова обретают читателей через многие столетия. Мы читаем, смотрим на живопись или на архитектуру прошлого живыми глазами, одно нас оставляет равнодушным, в другом мы находим нечто близкое нашим мыслям и чувствам.
Просвещенные люди XVII и XVIII веков презрительно усмехались, встречая ими Ронсара: его стихи казались им образцами дикости и безвкусия. Века большой философии и мелкого философствования, века возвышенных страстей, строгого этикета и париков не способствовали развитию поэтической стихии.
Романтики «открыли» Ронсара; и теперь, если спросить француза, любящего поэзию, кого он считает лучшим поэтом своей страны, он, может быть, назовет Гюго, а может быть, и Ронсара.
(Русский ценитель поэзии, если ему поставят подобный вопрос, не колеблясь назовет Пушкина, литературный подвиг которого беспримерен: не прожив и сорока лет, он позволил русской поэзии наверстать потерянные века — он совместил в себе и то, что открыл Франции Ронсар, и то, что дали ей поэты классицизма, и то, что принес ей Гюго.)
Для французов группа поэтов XVI века, назвавшая себя «Плеядой», была началом национальной поэзии, утверждением силы родного языка, торжеством разума над средневековой схоластикой и лирики над рифмованными наставлениями. ( Read more... )
И. Эренбург. ИОАXИМ ДЮ БЕЛЛЕ (1522—1560)
На полках библиотек стоят книги; они пронумерованы, изучены. В музеях висят картины; из одного века переходишь в другой, меняются манера письма, сюжеты, школы. В одной зале много посетителей, в другой мало. Заглянув в книги прошлого столетия, узнаешь, что пустые залы прежде были наполнены восхищенными знатоками, а те, что теперь привлекают к себе посетителей, пустовали. Есть старые книги, которые снова обретают читателей через многие столетия. Мы читаем, смотрим на живопись или на архитектуру прошлого живыми глазами, одно нас оставляет равнодушным, в другом мы находим нечто близкое нашим мыслям и чувствам.
Просвещенные люди XVII и XVIII веков презрительно усмехались, встречая ими Ронсара: его стихи казались им образцами дикости и безвкусия. Века большой философии и мелкого философствования, века возвышенных страстей, строгого этикета и париков не способствовали развитию поэтической стихии.
Романтики «открыли» Ронсара; и теперь, если спросить француза, любящего поэзию, кого он считает лучшим поэтом своей страны, он, может быть, назовет Гюго, а может быть, и Ронсара.
(Русский ценитель поэзии, если ему поставят подобный вопрос, не колеблясь назовет Пушкина, литературный подвиг которого беспримерен: не прожив и сорока лет, он позволил русской поэзии наверстать потерянные века — он совместил в себе и то, что открыл Франции Ронсар, и то, что дали ей поэты классицизма, и то, что принес ей Гюго.)
Для французов группа поэтов XVI века, назвавшая себя «Плеядой», была началом национальной поэзии, утверждением силы родного языка, торжеством разума над средневековой схоластикой и лирики над рифмованными наставлениями. ( Read more... )
Дю Белле | Сонет CXL
Молчанье - первый тут декрет.
Проходит сквозь любое сито
Здесь перемолотое жито.
Храни и ночью свой секрет.Есть и второй, Ронсар, завет.
Не делай ничего открыто,
А тайно - пусть твой враг разбитый
Подозревает целый свет.Все шатко, правда, в этой яме -
Враги становятся друзьями,
Друзей приходится гневить.И потому, чтоб чувств не выдать,
Люби, как можешь ненавидеть,
И пуще глаза ненавидь.
Вольный перевод с французского С.Я. Бронина